По полу стелятся клубы дыма. Отблески пламени пока слишком слабые, чтобы их заметили, но на то и был расчёт. Чуя неторопливо идёт вперёд по потолку, обходя массивные вычурные люстры. Вслед за ним тянется охваченная алым свечением вереница перевёрнутых канистр, из которых тонкими струйками льётся горючая жидкость производства Каджи. Без цвета и запаха, способная гореть до самой последней своей капли, она уже стала причиной пожара в северном крыле, библиотеке и главном холле. Чуя не представляет, куда смотрит охрана этого - не такого уж и большого - особняка. Они не заметили ничего. Ни того, что дом со всех сторон заблокирован - Чуя позаботился об окнах и запасных выходах заранее. Ни того, что в доме начался пожар - Чуя позаботился о системе пожаротушения и системе видеонаблюдения. Но не могут же они быть настолько тупыми? «Или могут», - отстранённо думает Чуя, по стене спуская на пол и останавливаясь перед вычурной алой портьерой, плотной и тяжёлой, с вычурным золотым орнаментом. Один рывок, и она вместе с карнизом отлетает в сторону. Раздаётся глухой грохот, но нет никого, кто мог бы обратить на него внимание, примчаться и отвлечь Чую от его цели, что скрыта от глаз по ту сторону тяжёлой металлической двери с кодированным замком. Глава этого мафиозного клана, осмелившегося оскалиться на Портовую мафию, сейчас находится в главном зале со своими прихлебателями и несколькими приглашёнными главами других таких же мелких кланов. Они планируют объединиться. Они боятся, что новый босс Портовой мафии вновь утопит Йокогаму в реках крови, как было до становления во главе организации Мори Огая. Они верят, что смогут этому помешать. Идиоты. Они даже не поняли, что схватили не того. Впрочем... Не то чтобы это их вина. - Чёртов Дазай и его идиотские игры, - едва слышно выдыхает Чуя и прислоняет охваченную алым светом «Смутной печали» ладонь к кодовому замку на двери. Контакты вокруг замыкают и рвутся. Замок выходит из строя, и Чуя вырывает его из двери, пиная ту ногой. С громким ударом о каменную стену, она открывается. Эхо проваливается вниз в проёмы винтовой лестницы, ведущей в подвал. Как только звук затихает, Чуя на мгновение замирает, подбирается весь, обращаясь в слух, но ни топота, ни щелчков предохранителей, ни криков с приказами - ничего этого не следует. Подобный «тихий» расклад заставляет подобраться, но в то же время где-то глубоко внутри Чуя испытывает облегчение. Возможно, на этот раз Дазай не затеял ничего опасного. Возможно, на этот раз он и в самом деле просто решил развеять скуку, и это похищение и полторы недели, которые Чуя потратил на отслеживание хвоста - всё это закончится прямо здесь и сейчас, когда он спустится вниз. На деле, когда Чуя спускается вниз, его встречает автоматная очередь. Пули вязнут в охватившем его алом всполохе силы. Сделав пару шагов вперёд, Чуя игнорирует тот факт, что стал мишенью, и осматривается. Цепкий взгляд льдисто-голубых глаз скользит по сырому полу, протекающей правой стене узкого каменного коридора, мигающей одинокой лампочке под потолком и, наконец, по стоящим по ту сторону коридора людям. Их всего пятеро, и у них в руках автоматы, не перестающие стрелять. Это просто. Не нужно никаких театральных жестов и не нужно особенно резких движений. Чуя просто перехватывает ровно пять пуль и отправляет их в обратный полёт на встречу с чужими лбами. Трупы заваливаются в разные стороны, но к тому времени, как на их место приходят новые парни в чёрном, Чуя уже добирается до двери в несколько широких быстрых шагов, и лезвие его ножа входит в первую глотку куска мяса, что с булькающим звуком крови в горле становится для него живым - или не совсем живым - щитом. «Как же раздражает», - проносится в голове, когда грохот пулемётных очередей становится нестерпим. Потратив на обдумывание своих дальнейших действий всего лишь жалкую секунду, Чуя рывком отталкивает от себя заливший его руки кровью труп и отпускает свою способность на волю. Алое свечение охватывает пол, стены и потолок. Оно перетекает на людей, находящихся внутри этой каменной клетки, и те вопят и стонут от боли и страха, когда их пришпиливает к стенам по обе стороны пыточной камеры. Оружие падает на землю, и стрельба наконец-то прекращается. Повисает почти полная тишина за вычетом стонов и сдавленной ругани, и проклятий, но Чуя всё равно облегчённо выдыхает. Манна небесная, не иначе. Почти вежливо закрыв за собой распахнутую дверь, чтобы из коридора не было видно, что происходит внутри - просто на всякий случай - Чуя наконец-то осматривается нормально и... Кажется, он невольно усиливает давление способности из-за вспышки ярости, потому что слышится хруст и пронзительный вой. Не обращая на это никакого внимания, Чуя спешно проходит вперёд и замирает перед подвешенным за руки к потолку пленником, за которым и явился в это крысиное гнездо. Дазай выглядит... Ужасно. Пугающе. Волосы, лицо, торс, виднеющийся в разорванной рубашке - всё залито кровью: свежей и застарелой, засохшей. На его коже порезы и ожоги. Даже под слоем крови на лице из разбитого лба заметны жуткие гематомы на скулах и разбитые в мясо губы. - Дазай... - едва слышно шепчет Чуя. Протянув руку, он замирает. Пальцы зависают в сантиметре от щеки, на которой красуется порез от ножа, и Чуя тут же отдёргивает руку, начинает спешно стаскивать грязные сырые от крови перчатки. Обычно он не делает ничего подобного, но впервые за последние годы Дазай выглядит настолько потрёпанным, и Чуя просто не может оставить между ними эту преграду. Перчатки падают на пол, а тёплые ладони осторожно обхватывают изувеченное лицо. У Чуи из-за этого пелена перед глазами. Как они посмели, как только посмели так обезобразить Дазая? Никто, никто не смеет прикасаться к его красивому холёному лицу. Никто не смеет касаться его шёлковых кудрей. Никто не смеет и пальцем касаться его тела. Никто кроме Чуи. - Дазай... - снова зовёт он и осторожно прижимается губами к губам. - Дазай, эй... Но реакции не следует. Обычно Дазай растягивает губы в ухмылке и приоткрывает один глаз. Обычно он дразнит Чую и наслаждается тем, что сумел взволновать, напугать его своим ужасным после пыток видом. Обычно он тут же начинает свою привычную болтовню про принцесс и спасающих их принцев, но... В этот раз всё явно не как обычно. В этот раз Дазай висит подвешенный на крюке за грубую верёвку, перетёршую кожу его запястий в кровь, и не подаёт никаких признаков нахождения в сознании. Он выглядит красивой куклой, которую разбили, изломали, изваляли в грязи по самые кончики шелковистых каштановых кудрей. Разорванная одежда, порезы и ссадины, гематомы, и так много крови. Чуя знает, что всё это было планом Дазая, потому что тот никогда не сдаётся в плен, если только не желает того сам. Чуя знает, уверен на все триста процентов, что не смог бы найти его быстрее с учётом всех скудных намёков, что нашёл для него Акутагава, что нашёл он сам. И всё же он чувствует непомерную вину, когда одним сильным ударом лезвия перерезает удерживающие пленника путы и мягко подхватывает Дазая на руки, осматриваясь ещё раз и направляясь к высокому крепкому столу, устланному заляпанными кровью инструментами, которые секунду спустя летят на пол. Неважно, как сильно Дазай любит подобные игры, адреналин и нахождение на грани смерти. Он может быть сколько угодно силён своей чёрной душой и ледяным острым как скальпели из лучшей хирургической стали разумом, но его тело такое слабое и хрупкое, такое... Такое, что Чуя постоянно чувствует острую необходимость заботиться об этом теле, беречь его. И поэтому злость начинает клокотать в нём всё сильнее. Они поплатятся. Они все, все поплатятся. Конечно, в этом месте нет ни раковины, ни ведра с водой, ни подготовленной бутилированной воды - кого заботит комфорт пленника? Раздражённо нахмурившись, Чуя выпрямляется и осматривает прижатых к стенам восьмерых мужчин, каждый из которых смотрит на него со страхом и бесконечной чёрной ненавистью. Впрочем, страха больше, потому что они знают, кто он - невозможно не узнать знаменитую шляпу и ярко-рыжую гриву волос. И этого страха становится только больше, когда Чуя вновь берётся за свой любимый нож и подходит к самому крайнему пленнику. Обычно постоянно напоминая Дазаю о стоимости своей одежды, которую нельзя мять и слюнявить, и разбрасывать по полу с оторванными пуговицами, Чуя без всяких колебаний выпускает алую рубашку из-за пояса брюк и отрезает от неё приличный кусок. Один взмах ножом, и скомканная ткань прижимается к перерезанной человеческой глотке, пропитываясь влагой брызнувшей во все стороны крови. - Ублюдок, - с трудом, но сипит ближайший к очередному почти-трупу мужчина со шрамом через всё лицо. - Насколько удалось узнать, был рождён в законном браке, - спокойно отвечает Чуя, без лишних эмоций глядя в чужие глаза. А после его взгляд соскальзывает вниз, и... - О. Это моё. Продолжая смачивать кусок оторванной рубашки в чужой крови, Чуя тянется свободной рукой и за край вытаскивает из кармана брюк мужчины торчащий узкий алый шарф. Лёгким движением руки Чуя накидывает символ босса Портовой мафии на свою шею и вновь поднимает взгляд на лицо мужчины. Да, этот театральный жест - Дазай точно на него плохо влияет - того стоил, потому что мужчина выпучивает глаза, пялится на него с просыпающимся осознанием и открывает и закрывает рот, как глупая рыба в аквариуме. Грех не полюбоваться тем, как новые кусочки пазла встают на свои места в голове этой в целом безмозглой шестёрки, порождая жалкий обречённый скулёж. С того дня, когда Чуя убил Мори Огая, прошло без малого семь лет. С того дня, когда в Йокогаму прибыла «Гильдия», прошло три года. С того дня, как на сцену вышел недобитый в прошлом Шибусава, прошло два года. С того дня, как Дазай начал вести игру с каким-то русским эспером по фамилии Достоевский, которого Чуя стёр в итоге в порошок вместе со всей крысиной шайкой, прошёл год. И всё это время, абсолютно всё это время никто ни разу даже не подумал о том, что новым главой Портовой мафии может быть не Дазай, а его напарник, его телохранитель, его верный помощник в лице Чуи. Все всегда отталкивались от слухов, которые бродили по мафии ещё в то время, когда Дазай был сопливым ребёнком. От слухов о том, что не через год, так через два Дазай перережет глотку наставнику и займёт его место. Но правда в том, что Чуя был тем, кто убил Огая, и Чуя же стал тем, кто занял его место. Что означает... - Это ты... Ты - Король, - бормочет в ужасе шестёрка и в ещё большем ужасе смотрит на бессознательного Дазая, полубоком лежащего на столе. - А он... Он... - Да, - просто кивает Чуя и, когда кровь с обрывка рубашки начинает стекать по его запястью, убирает руку от испустившего последний вздох источника дополнительной влаги, чьё тело валится на пол, больше не удерживаемое давлением его способности. - Он - Королева. Кажется, после этого следует всеобщий скулёж, но Чуя игнорирует это. Вернувшись к Дазаю, он начинает протирать его лицо хлюпающим куском ткани, а после и вовсе выдавливает немного крови на приоткрытые губы. Уже начавшая остывать в сыром холодном воздухе и сворачиваться, она всё же стекает в горло, и к облегчению Чуи Дазай слабо сипло закашливается и издаёт едва слышный стон. Способ отвратительный, ведь в чужой крови могла быть какая угодно зараза, но не то чтобы у Чуи есть выход. Это единственное правило, которое Дазай установил на такие случаи: Чуя приводит его в сознание на месте пыток, а потом уже Дазай решает, что они будут делать дальше - пытать захваченных охранников, собирать информацию или что-то ещё. К тому же, нет смысла в какой бы то ни было реакции. Если что и знают про правящую верхушку Портовой мафии, так это то, что там есть Король и есть Королева. И за эту самую Королеву, если хоть кто-то причинит ей вред или боль, Король собственноручно с каждого живьём шкуру сдерёт. В своё время Дазай пустил этот слух, потому что хотел поиграться. А ещё потому, что в целом это было правдой. Чуя всегда был одержим Дазаем, просто по-разному, как и Дазай с первой встречи увяз в нём в ответ. Они были слишком умными и одновременно слишком глупыми детьми тогда. Никого не слушали. Никому не доверяли. Порой не доверяли даже самим себе. И всё же Дазай выдернул его из «Овец» и втянул вслед за собой в Портовую мафию, а Чуя, как бы ни шипел и ни плевался ядом в его сторону, постепенно проникся той связью, что возникла между ними. Они могли грызться и драться, и душить друг друга в прямом и переносном смысле, однако именно Дазай был рядом с Чуей, когда тому нужна была помощь, и именно Чуя в итоге оказался способен понять Дазая так, как не понимал никто и никогда. Как никто и не пытался понять. - Он убил его, - глухо шептал Дазай, сидя на полу в коридоре его крошечной съёмной квартирки, выводя окровавленными пальцами круги на полу. - Он его убил. Использовал в своих интригах ради лицензии. Такой запутанный план. Такая долгоиграющая стратегия. Использовал Одасаку... Использовал Анго... Использует меня. И тебя. И всех остальных. Каждого лишит жизни ради какого-то мифического блага для организации. Зачем нам эта лицензия? Мы - мафия. Мы - ночь. Мы - закон тени. Мы можем делать, что захотим и когда захотим. Нам ни к чему лицензирование и ни к чему белоснежные маски невинности. Все знают, что мы есть, и мы тоже знаем, что мы есть... - Дазай, - осторожно позвал тогда Чуя и сел перед ним на корточки, обхватил лицо ладонями и заставил посмотреть на себя, заглянул в пустые глаза. - Что ты... Что ты хочешь делать дальше? - Боишься, что пойду и убью обожаемого тобой босса? - криво улыбнулся Дазай. - Нет, - честно ответил Чуя. - Я боюсь, что ты пойдёшь и сделаешь что-нибудь с собой. Чуя никогда не понимал привязанности Дазая к Оде, но мог понять в целом, каково это - потерять кого-то. Он потерял предавшего его Ширасэ. Он потерял Юан. Он потерял остальных. Неважно, был ли он хорошим лидером или нет, и виноват ли в том Дазай и его манипуляции или нет. Чуя потерял тех, кого называл друзьями и своей семьёй, и сколько бы подлости ни было скрыто в этой потере, ему всё равно было больно терять этих людей. Он скучал по «Овцам» ещё долгое время. Он скучал по погибшим «Флагам», которых не ценил и даже порой не понимал, а когда осознал свою привязанность, даже не смог насладиться ею, потому что всё произошло в один вечер - и осознание, и их смерть. Так что он мог понять боль и тоску Дазая, скрытые за привычной пустотой в глазах. И поэтому он в итоге сделал то, что сделал. Мори был хорошим лидером. Чуя равнялся на него. Он многому у него научился. Возможно, поэтому сидеть в настоящем в кресле босса Порта ему вполне удобно и даже комфортно. Но Дазай был другим. Дазай был больше, чем Мори. Он не стоял на первом месте, нет, но лишь потому, что был намного выше этой планки. Друг и враг, напарник и соперник. Как оказалось позднее, первая - и последняя - любовь и маниакальная одержимость. Глаза Мори ещё не остекленели, его кровь ещё не остыла, и Элис не растаяла в воздухе до конца, а Чуя уже был прижат к столу, и Дазай - маниакально и будто немного неверяще улыбающийся, сверкающий восторгом и радостью - вжимался в его лоб своим, обнимал за плечи и что-то бормотал совсем невнятно, будто пьяно. А потом он вдруг поднял взгляд, заглянул в такие же шальные от адреналина глаза Чуи, обхватил его лицо ладонями и поцеловал. Всего лишь губы прижались друг к другу, будто скрепляя, запечатывая какую-то клятву между ними, но Чую будто током прошило от корней волос до кончиков пальцев на ногах. Он не оттолкнул тогда Дазая. И не отталкивал больше никогда. Любовь пришла не сразу. Сначала был адреналин и вседозволенность, и азарт, и простая похоть. После смерти Мори у них обоих сорвало тормоза. Осознание того, что теперь они стоят на вершине, пьянило лучше любого вина или виски. Дазай повесил на свои плечи алый шарф, и все приняли это. Все ожидали этого, и Хироцу лично озаботился тем, чтобы каждый в организации узнал: предсказания погибшего от руки своего ученика Мори Огая сбылись. Никто не воспринял происходящее в штыки, будто это нормально - следовать за восемнадцатилетним мальчишкой, который многим во внуки годился. После никто не обратил внимания на то, что после небольшого представления для Руководителей Дазай старался больше не носить ненавистный для него красный шарф. Когда волнения улеглись, никто не обратил внимания и на то, что обсуждение всех важных вопросов и все крупные сделки, в которых необходимо участие босса, приостанавливаются, когда Чуи нет в Йокогаме из-за полевых миссий, от которых он и не думал отказываться, запирая себя пусть и в просторном, но всё равно удушающем кабинете главы Порта. После был переход к новой политике, о которой Дазай тогда нашёптывал Чуе всю ночь в тёмном коридоре его квартиры, куда Чуя принёс в итоге бутылку своего любимого вина и «Джонни Уокера». Не полгода и не год потребовались для того, чтобы сменить курс, но Дазай добился своего. Никаких тайных шашней с отделом в министерстве по контролю за эсперами. Никаких зависших нитей, нацеленных на то, чтобы в будущем завязать приятельские отношения с вышедшим на сцену Вооружённым Детективным Агентством под крылом всё того же министерства. Никаких поблажек и никаких переговоров. Смерть для предателей. Смерть для перебежчиков. Строгие правила, шаг влево или вправо от которых - расстрел. И хорошо, если именно он. Казалось бы, при таком стальном режиме должны возникать сложности и трудности, но их почти не было. Дисциплина, контроль, месть неугодным со стопроцентным летальным исходом - вот на чём начал держаться Порт. Не на интригах, не на закулисной игре и не на готовности пойти на уступки. Дазай планомерно шёл к своей цели, попутно распуская тут и там нужные слухи. И для всех вокруг Чуя был его послушным Исполнителем, глазами и ушами, щитом и мечом, и вообще всем, чем бы Дазай ни захотел. Не сказать, что ему нравились все методы Дазая. Не сказать, что не было споров и конфликтов, и попыток решить дело силой. Чуя бил физически, Дазай - ментально, и чёрт знает, как они не придушили друг друга, но вот прошло столько лет, и Чуя если в чём и уверен, то только в одном: они с Дазаем под кожей друг друга, и даже смерть не сможет их разлучить. Порт окончательно поднялся с колен и стал независимым. Все враги вскоре были уничтожены, а те, что сумели вывернуться - притихли, боясь и пальцем пошевелить. Подпольные каналы сбыта расширялись. В организации прибавилось толковых людей, которых Дазай по каким только помойкам - буквально - ни находил. Так он где-то откопал сопляка Накаджиму, которого Акутагава на дух не переносит, но с которым работает настолько идеально, что их начали называть вторым «Двойным Чёрным». Накаджима был тем, кто в итоге вернул в мафию сбежавшую Кёку. Влюблена девчонка или нет, Чуя понятия не имеет, но рад тому, что у его обожаемой Коё-сан восстановилось душевное равновесие, и что эспер с сильной способностью вернулся в их строй. Единственной серьёзной стычкой до встречи с «Гильдией» была стычка с министерством. Анго и его люди использовали старую информацию о Чуе, чтобы выманить Дазая из штаба Порта, превращённого едва ли не в крепость. Очень долго Анго пытался разузнать что-то о ситуации в Порту и выманить Дазая, и ничего у него не получалось. Однако потом, когда Дазай распустил эти - на тот момент нелепые - слухи о Короле и Королеве Йокогамы, Анго сам распределил роли и сам решил пойти ва-банк. Пули Чуя смог остановить, когда на него напали, но вот брызнувшего из наконечников в лицо яда он никак не ожидал, и они забрали его. Они забрали его, да, а Дазай нашёл и вернул. Чуя тогда пришёл в себя от чьего-то дикого вопля только для того, чтобы увидеть трупы вокруг в его камере-клетке и залитого кровью Дазая, расправляющегося с последней жертвой. Акутагава и Накаджима были рядом с ним. Они прикрывали Дазая до последнего, пока тот неторопливо покидал тайную базу под руководством Анго, унося Чую на своих руках и попутно извиняясь за «непредусмотренную ситуацию». Чуя бы ему врезал за такой выбор слов, если бы не заметил искренности в тоне и взгляде. Впрочем, в прикрытии не было смысла, потому что особого сопротивления на базе и не было. По-видимому, Анго не рассчитывал, что, узнав о похищении Чуи, Дазай отреагирует так: буквально молниеносно. Хотя, это неудивительно. Анго не знал. Никто не знал. Никто, кроме Дазая и Чуи и приближённых к ним Накаджимы и Акутагавы и понятия не имел, что на тот момент в руках Анго находился босс и Король. Впрочем, оно и к лучшему. Кто знает, чем бы всё закончилось в ином случае. Скорее всего - кровью. После было ещё несколько случаев, когда Чуя подставлялся из-за своего физического состояния - вымотанный после зачисток, к примеру - или по другим причинам, мешающим достойно вести бой, и каждый раз Дазай находил и вызволял его, оставляя за спиной горы трупов и реки крови. Он никому не прощал покушений на Чую, даже тогда, когда они толком не определились в своих отношениях, и подпитавшиеся этим слухи в итоге стали непреложной истиной - если кто-то тронет Чую, расплата будет ужасной. Поэтому все переключились на Дазая, считая, что ни к чему ловить босса Порта на наживку с такими последствиями, если можно сразу отсечь голову змеи. И никто, никто не знал и до сих пор не знает, что вся эта ситуация, всё это мнение, все эти решения - всё это было продумано Дазаем наперёд, всё это было его корыстным холодным расчётом. Что на самом деле Чуя - босс и Король, который даже в Ад спустится за Дазаем. Что на самом деле Дазай - его гениальный стратег-помощник, с радостью попадающий в любой плен ради информации, и при этом драгоценная Королева, после спасения которой редко кто остаётся в живых. Что ради именно этой рокировки Дазай всё и затеял. Без силы «Смутной печали» ему всегда было сложнее вызволять Чую из плена, даже отыскав его, тогда как Чуя со своей силой мог вытащить его на «раз», стоило лишь оставить ему пару-тройку прозрачных подсказок. Это решило всё. Кто-то бы сказал, стоит их рассорить, и они разбегутся или перегрызут друг другу глотки, но это не так. Чуя выбрал Дазая ещё в ту проклятую ночь, когда напарник завалился к нему по уши в крови своего погибшего друга. Расслабившись от алкоголя, Дазай тогда непривычно открылся, рассказал по своему желанию о разговоре с Одой в те последние оставшиеся Сакуноске секунды. Дазай честно сказал, что не собирается оставаться в мафии под контролем Мори, что уйдёт на светлую сторону, лишь бы никогда не видеть этого человека вновь. А потом у него будто что-то в голове щёлкнуло, и он рывком развернулся к Чуе и взял его за руку, крепко сжимая ладонь. - Или ты мог бы помочь мне, Чуя? Как я когда-то помог тебе с Верленом. Без меня ты бы никогда с ним не справился. А я без тебя не справлюсь с Мори-саном. Свет не манит меня. Не думаю, что смогу найти там счастье. Это ещё более бессмысленно, чем вечное пребывание во тьме. Но Мори-сан... Он спит и видит, как я заношу скальпель над его глоткой. Он не подпустит меня к себе. Только не меня. Но ты... Все эти годы и в настоящем - Чуя затрудняется сказать, было ли это искренней просьбой или очередной манипуляцией Дазая. Мог ли Дазай знать, что стоит лишь немного нажать, и в Чуе вспыхнет искра более глубокого интереса к нему? А может, Дазаю была ненавистна даже мысль после всего произошедшего остаться под руководством Мори, но и уходить он на самом деле не хотел и поэтому проигнорировал совет Сакуноске? Возможно, из-за Чуи в том числе? В конце концов, он поцеловал его первым. Кто знает, что тогда было в голове Дазая. Может, он и в самом деле влюбился в Чую, и поэтому всё обернулось так. Дазай мог уйти, не оставив и записки. Мог последовать предсмертному желанию друга и прожить чужую жизнь, делать вид, что верен чужим идеалам. Но Дазай остался, и они вместе были в кабинете Мори в день его смерти, и Дазай сам отмывал кровь Огая с его рук. На тонких губах была лёгкая, мечтательная улыбка. Дазай выглядел таким живым в тот момент, когда накидывал на свою шею алый шарф перед встречей с Хироцу, что Чуя позволил себе отпустить происходящее, которое они несколько раз обсудили и обговорили заранее, и просто неприкрыто любовался почти буквально светящимся напарником. Таким же счастливым и открытым Дазай выглядел только в тот день, когда Анго едва не на коленях приполз умолять Портовую мафию о помощи против иностранной организации эсперов. Министерство и ВДА не справлялись с какими-то людьми, называвшими себя «Гильдией» и заявившимися в Йокогаму с весьма смутными целями, успев уже не раз и не два устроить переполох. Чуя, если честно, ожидал, что Дазай пойдёт навстречу. Всё-таки они с Анго были друзьями когда-то. Однако всё сложилось иначе. Дазай, поменявшийся в очередной раз местами с Чуей и накинувший на шею алый шарф, отказал Сакагучи в помощи и приказал Хироцу выставить того за порог, а после попросил Чую вызвать Акутагаву и Накаджиму и приказать найти членов «Гильдии» любой ценой и пригласить их на встречу. Чуя не знал тогда, что задумал Дазай. Если бы знал, вероятно, отказался бы - слишком рисковой была затея. Однако Дазай всегда был мастером интриг, и в итоге всё прошло по его очередному корыстному плану. Он, разыскиваемый «Гильдией» Ацуши со своей силой «Лунного Тигра» и глава «Гильдии» Фрэнсис Фицджеральд - они трое сумели найти то, ради чего Фицджеральд и прибыл в Йокогаму. Не саму мифическую Книгу, но несколько чистых страниц из неё. Одну из них Дазай, как и было условлено, отдал Фицджеральду в обмен на некоторые услуги для Порта. Это стало мостом между Портовой мафией и североамериканской организацией эсперов, и даже спустя годы этот мост порой приносит организации весьма внушительную выгоду. В том числе, Фицджеральд был тем, кто во время второго пришествия Шибусавы с его проклятым туманом смог убедить Агату не сжигать Йокогаму во избежание распространения этой заразы и дать время «местным» самим решить эту проблему. К слову, это было славное время. Во-первых, после общего дела с «Гильдией» Дазай неожиданно успокоился. Чуя не уверен, что это подходящее слово, но другое подобрать сложно. Даже когда Дазай добился смерти Мори, когда отомстил таким образом за смерть друга, когда освободился, выпутался из липкой сети чужих интриг, его постоянно что-то грызло, не давало покоя. Месяцы и годы шли, а в глубине его глаз, когда Дазай замирал возле панорамного окна и смотрел на закатное небо над заливом, всё ещё была эта застарелая тоска. Дазай порой дёргался и очень сильно. Принимал странные решения. Приют, из которого Дазай в итоге притащил Ацуши... Кажется, он отправился туда, чтобы договориться о спонсировании или чём-то таком. Чуя не то чтобы внимательно слушал, разрываясь между документами в руках и сидящим на его коленях Дазаем, играющимся с его волосами и изредка целующим за ухом, но всё же в планах точно не было притащенного дикого умытого кровью директора приюта пацана. Уже намного позже Чуя вспомнил о том совете, что дал Ода Дазаю перед смертью, и о том, что этот парень растил подобранных сирот. Чуя понял, что задумал Дазай, что пытается провернуть, и не стал поднимать этот разговор, позволив тому делать всё, что Дазай посчитает нужным, дабы хоть немного обелить свою совесть и начать спать чуть спокойнее. А потом была встреча с «Гильдией», в руках Дазая оказалось несколько страниц из Книги, и Чуя понятия не имеет, куда Дазай их припрятал - да и не волновали его никогда эти клочки бумаги - но однажды он застал напарника в очень хорошем настроении, и на все его вопросы Дазай только сверкнул лукаво глазами и сказал что-то о том, что некоторые миры поистине драгоценны. Через несколько месяцев выпивший лишнего Дазай, растёкшийся по нему ленивым осьминогом, вдруг признался в ночи посреди разговора на совершенно другую тему в том, что однажды коснулся пустых страниц с намерением написать желание касательно Оды. И что так и не сделал этого, потому что стоило занести ручку над бумагой, как он почувствовал, понял, почти увидел это - что где-то там, в одном из миров Книги, Ода жив, он на другой стороне, пишет свой роман и вполне себе счастлив. Это признание было одной из причин, по которым Чуя порадовался, что в своё время не помешал Дазаю вести рисковые дела с «Гильдией», попутно настраивая против Порта и Анго, и ВДА. Душевный покой дорогого человека стоил этих рисков, стоил любых рисков. Второй же радостью тех дней была стычка с Шибусавой и находящимся в тени Достоевским. Не то чтобы Чую порадовал ввязавшийся в эту авантюру получивший отравленный нож в спину Дазай, из-за одного взгляда на тело которого ворвавшийся в башню «Мукуроторид» босс Порта испытал смесь дикого страха и кипучей ярости и сам не запомнил, как выпустил на волю «Порчу», зато он смог отомстить Шибусаве за смерти своих людей во время конфликта «Голова дракона», а оправившийся Дазай ещё и выгоду из всего этого извлёк, заимев Анго в должниках, ведь если бы не Чуя - и остановивший его под конец Дазай - Йокогама лежала бы в руинах после выходок и Достоевского, и Агаты. Но это всё исключительно редкие по своей масштабности случаи. В целом жизнь в Порту и Йокогаме тихая и мирная. Даже с учётом того, что Портовую мафию начали бояться упоминать. Даже с учётом холодной войны с министерством. Даже с учётом постоянных стычек с агентами ВДА. Даже с учётом волнений в теневом мире из-за идиотов, которые искренне верят, что могут тягаться с Портовой мафией. Всё стало настолько спокойно в целом, что Дазай начал в очередной раз чудить, и именно поэтому Чуя то и дело вынужден срываться и разыскивать его по чужим пыточным камерам, чтобы вернуть домой. Хоть бы раз он вернулся из своих деловых поездок, и его встретили вкусным ужином, горячей ванной и обнажённым - хотя бы до бинтов - телом в постели. Нет, каждый раз Чую встречает то паникующий шумный Накаджима, то паникующий в своём угнетающем молчании сверкающий глазами Акутагава, и Чуе приходится бросать чемоданы и сумки, если они есть, и мчаться не пойми куда, чтобы вызволить этого идиота, которому на одном месте ровно не сидится. И вот снова привычный сценарий, но на этот раз всё куда хуже. То ли что-то пошло не по плану. То ли Чуя и в самом деле задержался. То ли Дазай заскучал и в итоге вывел своих пленителей и охранников. Чёрт знает, что произошло, но в таком состоянии Дазай и вправду впервые за очень долгое время. Избитый, израненный, отключившийся, он очень медленно приходит в себя, но чем ближе момент открытия глаз, тем громче и дольше Дазай стонет от боли, и у Чуи кончики пальцев дрожат. Он не знает, как коснуться так, чтобы не причинить ещё больше боли. Он хочет встряхнуть Дазая за плечи и самолично врезать ему по и без того настрадавшемуся лицу, потому что этот ублюдок постоянно треплет ему нервы. Он хочет оставить Дазая приходить в себя самостоятельно и каждую крысу в этой комнате разобрать на составляющие и скормить их ошмётки бродячим вечно голодным псам. - Чуя... - едва слышно, сипло, на выдохе. Наклонившись, Чуя вглядывается в лицо Дазая, когда тот приоткрывает глаза. Задерживает дыхание от осознания того факта, что Дазай не пришёл толком в себя, нестабилен и всё равно зовёт его и только его. Взгляд Дазая расфокусированный и мутный, не сразу скользит по его лицу, но когда Дазай замечает его, по его разбитым губам пробегает слабая улыбка. Он едва заметно дёргает руками, слишком слабый, чтобы даже поднять их, и Чуя сам обхватывает его за плечи и спину и тянет на себя, позволяя Дазаю навалиться на свою грудную клетку и уткнуться лицом себе в шею. - И правда ты, - шепчет Дазай и прижимается губами к шее. - Пахнешь вкусно... - И кто из нас собака? - криво усмехается Чуя и осторожно зарывается пальцами в слипшиеся от крови и пота волосы, скользит подушечками по черепу, проверяя, нет ли где ещё ран. - Как себя чувствуешь? - О, блестяще, - негромко смеётся Дазай и неловко приобнимает его за талию. - Узнал всё, что мне было нужно. Правда, немного потерялся во времени. Меня много раз били по голове. - Тебя ещё в детстве на неё уронили, так что не вижу особой проблемы, - фыркает Чуя. Но правда в том, что он видит проблему, и эта проблема - избитый Дазай. Даже самые тупые шестёрки знают, куда можно, а куда нельзя бить пленника, если из него нужно вытянуть информацию. Голова, диафрагма, челюсть - запрещённые места, ведь пленный может умереть от кровоизлияния в мозг или лёгкие. Сломанная челюсть тоже не помощник при таком раскладе, ведь пленник не вымолвит и слова. Но Дазай выглядит так, будто его схватили не ради информации или шантажа, или выкупа, или торгов с Портом и истязали в этом подвале тоже не ради всего этого. - Дазай? - зовёт Чуя и отстраняется, заглядывая в мутные глаза. Его голос звенит. - Что они с тобой делали? - О, - выдыхает Дазай и склоняет голову к плечу. Но это не его обычный жест. Больше похоже на то, что не хватает сил держать даже собственную голову, и Чуя помогает, осторожно обхватывает разбитое лицо ладонями, удерживая. - Я не совсем уверен. Кажется, они всё это время ждали какого-то крутого дознавателя. А я в таком состоянии из-за того, что «пора показать всемогущему боссу Порта его место». - Вот как, - негромко, вкрадчиво отвечает Чуя и оборачивается. О да, вот теперь в глазах удерживаемых его способностью крыс разгорелся настоящий, истинный страх, достигший апогея. Чуя смотрит в лицо каждого и беззвучно, медленно выдыхает. Все они... Глумились над Дазаем. Избивали его. Ломали его тело. И почему? Потому что считали боссом Порта. Потому что знали, что без защиты Чуи он беззащитен. Потому что считали себя сильнее. Потому что считали, что имеют право. В груди расцветает огненная ярость. Чуя хочет избить, изломать, искалечить, изувечить каждого. Хочет раздробить все кости в их телах. Хочет медленно выдирать позвоночники живьём. Хочет вырывать языки и вскрывать заживо. Хочет вздёрнуть на их же кишках. Хочет... - Чуя... - зовёт Дазай и, чуть повернув голову, прижимается губами к центру его ладони. Вздрогнув, Чуя приходит в себя. Он и сам не заметил, как усилил давление. Послышался треск костей, и кто-то завопил - возможно, это были рёбра или вдавленный в стену позвоночник. Чуя не знает. Обычно своей способностью он может почувствовать всё вокруг и снаружи, и изнутри, но сейчас перед его глазами багровая пелена с чёрными вспышками, и из груди рвётся едва слышное глухое рычание. Он хочет просто раздавить их всех как тараканов, но Дазай сжимает трясущиеся безвольные руки вокруг него чуть крепче, привлекая к себе внимание, и выдавливает из себя ещё одну усталую улыбку. - Всё хорошо, - бормочет он и подаётся вперёд, вжимаясь в его лоб своим. - Всё в порядке, Чуя... - Нет, - хрипло выдыхает Чуя и немного приходит в себя, обнимает в ответ бережно, прижимая чуть ближе к себе и попутно осторожно ощупывая спину на предмет болезненных гематом, на которые Дазай отзовётся шипением. - Нет, ничего не в порядке. Ничего, пока ты не окажешься дома, и я не обработаю каждую твою рану. Ничего, пока всё это крысиное гнездо не сгорит дотла. - Я думал, мне померещился запах гари, - отвечает Дазай и чуть сдвигается, смотрит поверх его плеча на закрытую дверь. - Там уже всё в огне, да? Ты всегда верен своей природе, не так ли? До самого конца. - Дело не в моей природе, - фыркает Чуя и проводит носом и губами по его виску и скуле, не желая признавать, что это не совсем так. - Просто огонь - идеальное средство для уничтожения улик. Ни крови, ни костей, ни пепла. Дазай едва слышно хмыкает. В его затуманенных глазах мелькает вспышка насмешливого веселья. Они оба знают, что Чуя врёт. Правда в том, что как только Чуя начал использовать огонь для казни врагов Порта, гул Арахабаки в его голове слегка поутих. Будто наполовину разумная сингулярная тварь была довольна тем, что её носитель отдаёт дань их истинной природе. Помимо этого Чуе в последнее время банально нравится смотреть на полыхающие руины. Огонь привлекает его, завораживает. И, разумеется, Дазай заметил это первым, что на самом деле первоначально вылилось в интересный постельный эксперимент, в котором были задействованы джутовые верёвки и жидкий воск от красных свечей. - О чём бы ты ни думал, это что-то приятное, - замечает Дазай, шепчет ему на ухо и мягко целует кожу за ним. Сморгнув, Чуя понимает, что задержал дыхание, покусывая при этом нижнюю губу, и шумно выдыхает. Чёрт, да. Это было очень, очень приятно. Дазай любит эксперименты в постели, и некоторые из них Чуе весьма по душе. Особенно те, в процессе которых Дазай полностью передаёт ему контроль и позволяет творить с собой всё, что душе угодно. Разогретый и возбуждённый, доведённый до обострённой чувствительности, Дазай готов на всё что угодно, лишь бы получить ещё больше, ещё острее, ещё слаще. С затуманенным взглядом, красными щеками и пересохшими губами, стонущий и скулящий, тянущийся всем телом за каждым, даже самым мимолётным прикосновением, Дазай прекрасен, идеален настолько, насколько только может быть человек. Поэтому Чуя предпочитает определённые вопросы решать только и только во время секса. Потому что в постели Дазай сбрасывает все свои маски, открывается, и Чуя может получить честные ответы без уловок и хитростей, извечного двойного дна.

- Такой отзывчивый. Такой нуждающийся. Готовый умолять. Мне кажется, сейчас ты сделаешь всё, что я прикажу. Даже умрёшь. Эй, Дазай... Что скажешь на это? Готов ли ты умереть ради меня? - нашёптывал Чуя, скользя ладонями по жилистому крепкому телу, покрытому испариной, позолочённому отблеском огней свечей. - Да, - отзывался Дазай пересохшими губами и пытался прижаться животом к кончикам его пальцев, вырисовывающим круги вокруг ямки пупка, залитой постепенно затвердевающим воском. - Вот как? - негромко, бархатно смеялся Чуя, с удовольствием наблюдая за тем, как от этого звука кожа Дазая покрывается мурашками. - Но это было бы слишком легко и просто для кого-то вроде тебя, не так ли? Итак, я меняю условия. Заманивший меня в Порт, вытащивший меня из тьмы, всегда выбирающий меня, несмотря ни на что, назвавший меня своим боссом, готов ли ты позабыть о желанных объятиях Смерти и вверить свою жизнь в мои руки, оставаться со мной до самого конца? Готов ли ты жить ради меня, Дазай? - Да... - дрогнувшим голосом, сорвавшимся в стон, когда капли жидкого воска осели обжигающими кляксами вокруг сосков, на натянувших от сбившегося дыхания кожу рёбрах и косых мышцах, ведущих к паху. - Да...

Дазай сдержал слово. С той ночи прошло несколько лет, и на его теле не появилось ни одного нового шрама, нанесённого на тело своими собственными руками. Дазай больше не прыгает в реки, не тянется к лезвиям и не болтается в петлях посреди зала совещаний. Вместо этого он тратит всё своё время на интриги, вынюхивание интересной информации, поиски эсперов с необычными способностями, разработку планов, как подгадить министерству в операциях, доверенных Анго, и... На Чую. На самом деле, большую часть свободного и не только времени они проводят вместе, неразлучные, где бы ни появились, и Чуя не может сказать, что ему это не нравится. Более того, он давно признался хотя бы самому себе, что желание обладать Дазаем и быть для него центром Вселенной давно перелилось через границы разумности и разрослось до размеров маниакальности.- У тебя были на них какие-то планы? - уточняет Чуя, кивая в сторону корчащихся и дёргающихся в хватке его способности мужчин у стен. - Если нет, я полью их горючим и брошу в главном зале.- Получатся неплохие стейки для бродячих собак, - вздыхает Дазай.После этих слов его живот громко урчит. Отстранившись, Чуя вскидывает брови, заглядывая в вытянувшееся от удивления лицо мужчины, а после негромко смеётся, качая головой. Правда, вспышка веселья мимолётная, потому что урчащий желудок Дазая только лишний раз напоминает о том, сколько времени тот провёл в плену. Вряд ли его кормили. Хорошо, если давали хотя бы попить. На что с учётом всех обстоятельств рассчитывать явно не стоит. И всё это порождает очередную вспышку ярости. Мысли о том, что Дазай был полностью беззащитен против этих ублюдков, упивающихся своим превосходством, разрушают остатки ясного рассудка, и Чуя под хруст и короткие вопли вновь усиливает давление гравитации.- Хочу домой, - бормочет ему на ухо Дазай и прижимается чуть сильнее. - Отмыться и поесть, и чтобы Чуя зализал все мои раны, пока я буду пить виски и любоваться им у моих ног.- С учётом того, что у тебя в основном разбито лицо, я бы не рассчитывал на такой сценарий, - напоминает Чуя и легко подхватывает его на руки.- Я знаю, что Чуя сделает всё, о чём я попрошу. Особенно когда я в таком состоянии, - отвечает Дазай, обнимая его за шею, и несмотря ни на что находит в себе силы пару раз покачать ногами, будто восторженная принцесса на руках принца. - Стоило попасть в этот переплёт, чтобы Чуя снова понёс меня на руках.- Ты можешь просто попросить меня, - вздыхает Чуя, покидая пыточную камеру и запирая за собой дверь, врезая в деревянную раму несколько железных прутов, выдернутых из перил лестницы, и оставляя свалившихся на пол охранников Дазая в каменной ловушке. - Тебе не нужно для этого превращаться в отборную отбивную в застенках чужих пыточных. А теперь закрой рот и будь тихим, Дазай. Я очень устал после миссии, очень раздражён твоей выходкой и вылил везде очень много горючего. У нас осталось не так много времени.- Если Чуя поцелует меня, я подумаю, - задумчиво промычав, отвечает Дазай.Давно не ребёнок, но всё равно дует губы и смотрит этим особым взглядом, который красноречивее любых слов. Всегда такой капризный. Вздохнув, Чуя спешно поднимается вверх по винтовой лестнице и останавливается на выходе возле сорванной портьеры, подаваясь вперёд и целуя услужливо подставленные губы.И пусть они шершавые и грубые, пусть покрыты коркой поверх разбитой плоти и слоем засохшей крови, пусть раны трескаются под давлением, и на языке ощущается привкус свежей крови, Чуе наплевать. Целовать Дазая вот так, держа его в своих руках, вытащенного из плена, находящегося в безопасности - Чуя никогда не устанет от этого, как не устанет и от того, как Дазай обнимает его за шею и льнёт всем телом ближе, игнорируя боль и усталость, и жаркую пелену дыма вокруг. На мгновение они будто оказываются в пузыре, защищающем их от всего мира, а после Дазай слабо стонет - не от удовольствия, а от боли - и оба одновременно разрывают поцелуй. Чуя понимает, что слишком сильно впился пальцами в чужой бок.- Я оставлю тебя возле выхода и вернусь, чтобы разобраться с этими крысами. Тебе нужно просто сидеть тихо и спокойно, Дазай. Я отрезал все выходы в этот холл, так что тебя никто не потревожит.- Хорошо, Чуя. Я буду ждать тебя, так что поторопись.Не удержавшись, Чуя ещё раз легко целует Дазая в губы, а после оставляет его посреди задымлённого холла и направляется обратно в камеру пыток. Он мог бы просто оставить этих ублюдков помирать там заживо, эта перспектива даже заманчивее, чем в самом деле швырнуть их в огонь, но Чуя хорошо знает себя. Если он не отведёт душу, не позаботится лично об агонии хотя бы одного, совесть будет выжирать его при всяком взгляде на разбитое лицо Дазая, которое будет заживать ещё очень, очень долго. Помимо этого, Дазай тоже наверняка захочет отомстить за свою боль. Кто Чуя такой, чтобы лишать его этого права?- Вам повезло, - вот и всё, что говорит Чуя, когда выносит дверь пыточной камеры ударом ноги, ломая железные прутья и толстое дерево, и выгребает из кармана плаща несколько заранее подготовленных пуль.Каждая находит свою цель, и лишь двое выживших воют от боли в простреленных ногах. Схватив их за шивороты, Чуя лишь слегка придавливает их своей способностью, чтобы не вырывались, а после направляется обратно, не так уж и случайно собирая головами подлых крыс все ступени лестницы и все углы коридоров.И, казалось бы, особняк пылает, и где-то вдалеке слышатся вопли запертых людей, не способных ни найти выхода, ни потушить пламя, что означает смерть всех заговорщиков. Хорошее завершение этого долгого, очень долгого и напряжённого дня. Но стоит Чуе вернуться в холл, где он оставил Дазая, как появляется новая напасть. Напасть эта ему хорошо знакома, как, впрочем, и Дазаю. Напасть запакована в тёмно-серый костюм и красуется начищенными до блеска круглыми очками. Напасть резко разворачивается на звук шагов Чуи, и мафиози мгновенно отмечает плохо скрытую вспышку облегчения, когда Анго бросает взгляд на одного из удерживаемых им мужчин. А вот в нём самом вновь вспыхивает только поулёгшаяся ярость, потому что в стене холла пробита дыра, позволившая незваным гостям пробраться внутрь, и беззащитный и безоружный Дазай находится в окружении нацеливших на него оружие министерских крыс под руководством Анго.- Чуя, меня опять взяли в плен, - улыбается ему Дазай, приобнимая себя руками за живот и вжимая ладони в наверняка отваливающиеся, хорошенько помятые подохшими ублюдками бока.- Всегда знал, что тебя и на минуту одного оставить нельзя, - цокает Чуя и медленно подходит ближе, перехватывая мимолётный острый взгляд Дазая, дающий знать, что в целом ситуация не критична. - Тебе лучше убрать от него своих шавок, Анго, иначе я вас всех здесь упокою.- Этот человек, - игнорируя его слова, поправляет очки Анго и кивает на корчащегося в хватке его левой руки мужчину, - наш двойной агент. Мы узнали, что в теневом мире поднялись волнения и активные перегруппировки мафиозных семей. Он был внедрён, чтобы достать информацию. Отдай его нам, и мы уйдём.- Хоть что-то хорошее во всём этом дерьме, - криво улыбается Чуя, продолжая смотреть только на Дазая, что мягко улыбнулся ему в ответ. - Крыса министерства. Просто праздник, нэ, Дазай? Одну ты в своё время отпустил по доброте душевной, и вот воздалось. Думаешь, сможешь выбить из него что-нибудь интересное?- Шпионы министерства проходят хорошую подготовку, - задумчиво тянет Дазай, будто и не видит направленных на него пистолетов. - Наверняка крепким орешком окажется. Но у нас будет много времени, не так ли?Звук снимаемых предохранителей. Улыбка Дазая становится острой и ледяной, пустой. Взгляд его потемневших глаз впивается в Анго. Тот замечает это и отворачивается сильнее, будто ему не нравится то, что происходит, но он вынужден вести себя подобным образом. Чуя на это не покупается. Он плавно, медленно и осторожно, подходит ещё ближе и плотнее сжимает грязные от засохшей крови пальцы на воротниках несчастных, которым выпала судьба оказаться в пыточных нулевого этажа штаба Порта.- Я сказал тебе убрать от него своих людей, Анго.- Дазай-кун, прикажи своему псу отпустить нашего агента.- О, прости, Анго-кун, я не могу этого сделать, - театральный печальный вздох. - Даже если Чиби - мой верный пёс, никто в организации не смеет приказывать боссу. За это можно лишиться языка.Пожалуй, порой театральные эффекты Дазая всё же срабатывают на благо ситуации. После этих слов тишина начинает звенеть, и Анго невольно рывком разворачивается к Дазаю, будто сможет прочитать все ответы на его лице. Дазай только этого и ждал. Впившись в Анго ледяным взглядом, он обаятельно улыбается и бросает ядовито-сладкое:- Сюрприз!Считанные доли двух секунд всеобщего отвлечённого внимания, но Чуе хватает. Когда все взгляды привлечены к Дазаю, он отпускает на волю «Смутную печаль». Она расползается во все стороны и задевает ноги всех стоящих на полу людей, мгновенно охватывая их алым сиянием и заключая в клетку гравитации. Пистолеты становятся непомерно тяжёлыми и выпадают из людских рук. Подчинённые Анго валятся на колени, заваливаются на бока под давлением алой силы, и только когда все - помимо упавшего на колени Анго - вжимаются лицами в пол, распростёртые так, будто на них давит пресс, Чуя немного успокаивается и позволяет себе выдохнуть.- Дазай, у меня в кармане передатчик. Достань его и скинь маяк Акутагаве. Я не могу тащить пленных, нести тебя и следить за периметром одновременно.Разумеется, Дазай не может обойтись без своих ужимок. Он обнимает Чую за пояс и оглаживает ладонями его бёдра, прежде чем забирается в один из карманов брюк и достаёт маленькое чёрное устройство всего с пятью кнопками и крошечным экраном. Вжавшись щекой в живот Чуи, он быстро нажимает нужную комбинацию и блаженно выдыхает, прикрывая глаза. Отпустив пленников, рухнувших неподъёмными мешками на пол, Чуя мягко зарывается пальцами в его кудри, массируя затылок. Он знает, как Дазай ведёт себя, когда его мучает сильная головная боль, и остро жалеет, что обстоятельства будто настроены против них, мешая убраться из этого места как можно скорее.- Итак, - негромко говорит он и поднимает взгляд на явно нервничающего Анго, - поговорим о ситуации. Ты очень настойчив, Анго, и постоянно лезешь не в своё дело. «Мимик», ВДА, «Гильдия» и возвращение Шибусавы. Что бы ни случилось, как бы ситуация ни повернулась, ты постоянно норовишь хоть как-то подкопаться к мафии. Дазай не раз и не два оставлял тебя ни с чем, игнорируя все твои просьбы, но ты раз за разом лезешь к нему вновь. Раз уж правда раскрылась, и теперь ты знаешь, кто стоит во главе Порта, я скажу тебе от своего имени: не лезь. Забудь о том, что у тебя есть знакомые в Порту. Забудь о том, что Дазай когда-то отпустил тебя. Было и прошло. Радуйся, что выжил и не пострадал.- Пока что, - добавляет Дазай и елейно улыбается, сверкая хитро глазами сквозь ресницы. - Двойные шпионы и в самом деле бывают полезны. Один есть среди твоих людей, Анго. И он гораздо ближе к тебе, чем ты думаешь.Не переставая поглаживать липкие от крови спутавшиеся кудри, Чуя внимательно наблюдает за лицом Анго. Тот не дёргается, заслышав слова Дазая, но мимика лица выдаёт, дёрганье бровей и уголков губ. Чуя знает, нет никакого шпиона, но никак не комментирует слова Дазая. Не потому что с таким напарником не может быть уверен на сто процентов, а потому что это очередной очевидный ментальный удар Дазая. Он может говорить правду, а может лгать, и Анго понимает это, но паранойя наверняка уже вопит в его голове не своим голосом. Есть или нет - это ещё нужно будет узнать наверняка. Подобное нельзя отпускать на самотёк. И путь этот будет сопровождаться недоверием среди коллектива, возможными распрями, затаёнными обидами и истрёпанными нервами, что может привести, а может не привести в тот или иной момент к мелочной мести, предательству или расколу. Идеально. У Дазая и в самом деле чёрный язык.- Так это ты убил Мори Огая? - едва передёрнув плечами, с напряжением в голосе спрашивает Анго, видимо решив отложить размытый вопрос шпионажа на потом.Заметив чёрную тень за дырой в стене, Чуя легко взмахивает рукой. Акутагава бесшумно проскальзывает внутрь, без лишних эмоций мельком взглянув на незваных гостей, и после отмашки ленты расёмона обвивают и утаскивают пленников. С тревогой взглянув на разбитого - буквально - Дазая, Рюноске смотрит на Чую, дожидается его кивка, склоняет голову в знак уважения и исчезает, будто и не было. Выждав для верности несколько минут, Чуя наклоняется и осторожно подхватывает Дазая на руки, стараясь не сильно тревожить его бока. Проходя мимо Анго, он одаривает его мимолётным ледяным взглядом и бросает, даже не думая останавливаться.- Неважно, кто кого убил, и кто чьё занял место. Всё случилось так, как случилось. Вместо этого тебе бы лучше запомнить хорошенько, Анго, что если ты или твои люди ещё раз наведёте оружие на Дазая, я загляну к тебе на чай. И после этого твой отдел в министерстве, а может, и всё министерство перестанет существовать.- Это смешно! Ты не можешь творить всё, что твоей душе угодно! - нервно бросает ему в спину Анго.- Могу, - легко отвечает Чуя, и ветер подхватывает выбившиеся из-под его плаща полы алого шарфа. - Потому что я - мафия.

***

- Это было очень горячо, Чуя, - шепчет, стонет на выдохе Дазай, и пальцы его скребут по лопаткам, оставляя на них приятно саднящие царапины. - То, что ты сказал Анго перед нашим уходом.- Заткнись, - с ленцой бросает Чуя и медленно толкается бёдрами, со шлепком вжимаясь ими в поджавшиеся ягодицы и хрипло выдыхая от того, как горячие тугие мышцы сжимаются вокруг его члена. - Уходил там только я. Ты болтался бесполезным мешком на моих руках.- Уваа, как грубо! - хнычет Дазай и прогибается в пояснице со сладким выдохом, прикрывая глаза и трепеща ресницами, когда Чуя медленно выходит до самой головки и толкается внутрь снова, склоняясь при этом вперёд и покрывая его грудь влажным поцелуями. - Чуя так жесток. Он уже забыл, в каком состоянии вытащил меня из пыточной камеры?- А ты как думаешь? - бормочет Чуя и выпрямляется, обхватывая бёдра Дазая ладонями и начиная толкаться чуть быстрее и резче, сохраняя при этом всё тот же ленивый, щадящий темп.Дазай ничего не отвечает, только смотрит из-под ресниц и улыбается: едва заметно, мягко, чуть устало. Искренне. Гнётся в спине и пояснице, сжимается изнутри на особо глубоких толчках, заставляя Чую задыхаться, и тихо стонет на выдохах, поджимая пальцы на ногах от удовольствия и пытаясь сжать бока Чуи коленями как можно сильнее.Отмытый в горячей ванне, с зашитыми глубокими порезами, он должен был выпить обезболивающее, замотаться в бинты и лечь спать, но Чуя не удержался. Он знает, что поступает эгоистично, и совесть нисколько не успокаивает тот факт, что Дазай разделяет его эгоизм, что он первым полез с поцелуями ещё в ванной, когда Чуя осторожно вспенивал шампунь в его кудрях, едва не каждую прядь промывая с особой тщательностью. Ему просто нужно, жизненно необходимо было почувствовать Дазая именно так. Чтобы тело к телу, и тёплая кожа под руками, и соль пота, щиплющая губы, и горечь предэякулята на языке, обвивающемся вокруг влажно блестящей головки притирающегося к его губам члена.Это тот редкий случай, когда Дазай тих и покорен в постели, а Чуя чуток и нежен. Обычно у них всё не так. Обычно в постель они валятся в порыве животного желания или внезапной вспышки страсти, и тогда одежда летит во все стороны, и звенят оторванные пуговицы, и Дазай дрожит от рычания Чуи, и Чуя оставляет синяки от своей грубой хватки на его коже. Дазай на самом деле любит подчинение, прогиб, потерю контроля. Чуя на самом деле любит вертеть его в постели как куклу, душить до протекающего члена и пелены в потерявших фокус глазах и вылизывать до жалкого просящего скулежа вертлявую задницу, трахать пальцами, терзая набухшую простату, пока Дазай не начнёт выть, умолять прикоснуться к его члену. Пока Дазай не кончит без рук.Но сейчас всё иначе. Сейчас лицо Дазая раскрашено тёмно-синим, фиолетовым, багровым и пятнами зелёного и жёлтого цветов. Гематома на его левой скуле выглядит совершенно ужасно. Всё его отмытое от крови и грязи лицо - и тело - выглядит ужасно. Разбитый лоб - под чёлкой почти у самой линии роста волос останется глубокая полоска шрама. Шрам останется и на щеке, глубоко порезанной ножом - Чуе пришлось наложить швы. Тело Дазая тоже покрыто синяками и гематомами. Его рёбра отбиты, и им нужна фиксирующая повязка. Всему телу Дазая нужна заживляющая мазь и лёд, и пластыри, и повязки. Но Дазай пожелал для своего тела поцелуев и ласковых прикосновений, внимательных взглядов и возможности прижаться к Чуе и почувствовать его всем собой. И Чуя не отказался, потому что ему это тоже нужно, важно, почти жизненно необходимо.- Чуя... - зовёт Дазай и протягивает к нему руки.Мгновенно наклонившись, Чуя чувствует крепкую хватку на шее, и как Дазай скрещивает ноги у него за спиной, слегка подталкивая пятками. Он горячий и жаркий, и липкий от испарины, и расслабленный, податливый, такой послушный в его руках. Покрывает шею поцелуями, кусает игриво за подбородок и втягивает в ленивый поцелуй, в котором больше скольжения языков. Притирается лбом ко лбу и носом к носу, заглядывает в глаза, и у Чуи в груди всё сжимается от этого открытого взгляда, в котором столько тепла и приязни, что впору захлебнуться ими.- Дазай... - негромко отвечает, зовёт он. - Дазай...- Всё хорошо, Чуя... Всё уже закончилось...«Да», - думает Чуя, вжимаясь в его грудную клетку своей, стараясь прочувствовать биение чужого сердца. - «Да, всё закончилось».Те крысы сгорели заживо дотла. Здание под конец взорвалось, потому что Чуя заранее позаботился о взрывчатке. Акутагава доставил пленников в Порт и уже работает с одним из них, наконец-то научившись допрашивать, а не только рвать на куски. Накаджима с группой зачистки замёл все следы. Анго со своей шушерой убрался куда подальше и вряд ли появится в ближайшее время на горизонте. А Дазай спасён. Он спасён и он дома, в безопасности, в их постели, в руках Чуи, под Чуей, вокруг Чуи. Целует, обнимает, гладит и сжимает его член внутри себя. От всего этого голова кругом, и напряжённые узлы из кишок наконец-то распутываются, перестав вызывать тянущую нервирующую тошноту.- Всё закончилось, - повторяет Чуя и, мимолётно поцеловав Дазая, выпрямляется, вновь обхватывая его бёдра ладонями и ускоряя темп. - Ты прав, Дазай. Ты, как всегда, прав...Дазай довольно улыбается в ответ на это признание, а после закрывает глаза и громко стонет, когда Чуя берётся за дело всерьёз. Больше никаких разговоров, и лишь шлепки влажной кожи и хлюпанье обильно использованной смазки нарушают тишину вместе с глухими и звонкими стонами и вскриками, и нытьём, и неразборчивыми просьбами о большем, и скулежом. Чуя плавится под жадным и жаждущим взглядом Дазая. Дазай оглаживает его грудную клетку и сжимает крепче ногами, несдержанно толкаясь бёдрами навстречу. Когда всё это закончится, Чуе придётся ещё раз отмыть его, чтобы после нанести антисептик и мазь, проверить швы, добавить медицинского клея и наложить все необходимые повязки. После нужно будет озаботиться лёгким ужином для несчастного желудка Дазая и антибиотиками, обезболивающим. Но это всё потом. А пока Чуя вновь склоняется вперёд, и губы Дазая встречают его на полпути, его руки вновь обвиваются вокруг шеи. Иногда Чуе кажется, они - петля. Иногда ему кажется, что Дазай - камень на его шее, что тянет ко дну. Но даже если это так, даже если Чуя вместе с ним измарался по уши в крови, его это не волнует. Пока Дазай смотрит на него так, будто Чуя - единственно важный для него человек, пока Дазай нашёптывает ему о том, как любит, он будет оставаться рядом и будет играть, будет покорно принимать любую отведённую ему роль.- И шепчутся тени по углам: «Не дай боже обидеть Королеву», - вдруг выдыхает ему на ухо Дазай и проводит носом по виску, посмеивается едва слышно сквозь стон от очередного резкого толчка.Едва слышно и, быть может, чуточку безумно.Отстранившись ровно настолько, чтобы увидеть его лицо, но не потерять при этом тесного физического контакта, Чуя заглядывает в мутные глаза с растёкшимися зрачками. Дазай бездумно улыбается ему и скользит кончиками пальцев по его щекам. Вглядываясь в золотые отблески приглушённого света в коньячно-карей радужке, Чуя шумно выдыхает, подсовывает раскрытую ладонь под затылок Дазая и втягивает его в ещё один влажный, кусачий, жадный поцелуй.- Да, - выдыхает в истерзанные распухшие губы и зализывает их под тихий довольный стон. - Да...Дазай в ответ вновь посмеивается негромко и вжимается лбом в его лоб. В его взгляде горит знание и жажда. Он знает, что Чуя ради него огнём по миру пройдёт, и его это приятно волнует, будоражит его тёмную суть. Чуя знает об этом, но не уверен, что хочет знать, чем всё закончится, если однажды начнётся. Тем не менее, если это сделает Дазая счастливым, если однажды Дазай действительно этого захочет... Со смешком приподнявшись на локтях, Чуя одаривает Дазая таким жадным тёмным взглядом, что тот прогибается в пояснице, подставляясь под его ставшие почти грубыми толчки, и беззвучно стонет, сладко жмуря глаза. Да, всё так. Если это сделает Дазая счастливым, если однажды Дазай этого захочет... Чуя не уверен, что сможет ему отказать.

|End|