Пыль была везде. Ржавая пелена покрывала дороги и обветшалые дома, автомобили-самоделки и неумирающие безлиственные кусты. И как бы ни старались хозяева, даже тяжёлые двери и защитные плёнки не спасали жилище от пыли. Она была везде. Даже внутри людей. Оседала на языке, заползала по горлу туда, глубоко, где теплился чистый воздух, и обволакивала лёгкие, заставляя их владельца заходиться от кашля в попытках очиститься.
Пыль несла смерть.
Миллионы людей ржавели изнутри и, испустив последний ржавый вдох, становились частью равнодушной ржавой земли.
В ход шли защитные маски и респираторы, плотные ткани для одежды, очистители воздуха и прочее. Но человечество просто не успевало придумывать способы защиты от пыли. Человечество сдалось и остановилось в своём развитии, сосредоточившись на самом главном — выжить.
А выживали только те, кто встречал истинного.
Понадобилось почти десять лет, чтобы признать истинность единственным лекарством.
Однажды утром ты просыпаешься и обнаруживаешь на шее чёткое, будто вытатуированное слово — имя того, чьё присутствие рядом позволит снять респиратор и дышать, не боясь задохнуться ржавой пылью.

***

У балабола Бэкхёна, что работал на кухне придорожного трактира, вся шея была исписана именами. Он не стеснялся оголять кожу, даже, наверное, делал это нарочно, чтобы поддержать уставших путников, которые отчаялись найти спасение. Вот только имена на его шее вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли... Его истинные умирали раньше, чем находили Бэкхёна. И он неустанно выходил поприветствовать нового посетителя в надежде, что одно из имён не потухнет.
Перед сном Бэкхён своим дыханием окрашивал пожелтевшую подушку в ржавый смертельный цвет.

***

Мастеру по ремонту машин из гаража на северном перекрёстке Кёнсу скоро стукнет сорок. Он никому не признается, но каждое утро он проверяет свою шею, тайно мечтая о том, чтобы увидеть заветное имя. Но кожа чистая ровно настолько, насколько можно быть чистым в мире из ржавой пыли.
Ему осталось недолго. По ночам из-за кашля он уже не может спать.
Возможно, стоило послушать тогда Чанёля, который бросил мастерскую в то же утро, когда обнаружил росчерк на шее, и отправиться искать. Вот только кого? Истинность — штука странная и до конца так и не изученная. У кого-то десятки вариантов, а кому-то не перепадает ни одного.
Кёнсу из последних.

***

Минсок — счастливчик. Таких в этих краях единицы. Парень проснулся однажды с именем, а вечером истинную судьба привела на его порог. Зуб лечить. А всё потому, что в сотнях километров во все стороны здесь не сыскать врача.
Она осталась вначале лишь для того, чтобы выжить, но через полгода они поженились.
С тех пор прошло четырнадцать лет.
Его семья уникальна ещё и тем, что у них родился ребёнок. К тому времени рождаемость упала до катастрофической отметки: на одного младенца приходились тысячи покойников. И дочь Минсока Сольхён вся округа носила на руках и баловала, как единственного ребёнка на сотни километров.
Вскоре вернулся Чанёль со своей истинной. Они заняли один из пустующих домов в центре и тоже стали счастливыми родителями, подарив ржавому миру непоседливого Чонина. Кёнсу стал для мальчишки крёстным и лучшим другом.

***

Исин знал сотни таких историй. Какие-то ему рассказывали люди, другие он читал в их потухших глазах. Десять лет Исин был свидетелем чужих жизненных событий. Раньше они с отцом были вдвоём, но теперь отцовское дело продолжил сын. Его дребезжащая колымага колесила по умирающим городам и везла людям письма и порой что-то съедобное. Таких, как он, называли странниками, непременно звали за стол, чтобы услышать очередную историю или поведать свою. За рассказы хорошо платили, а за счастливые — двойную цену. Исин, к сожалению, знал немного таких историй.
Он везде был желанным гостем, потому что привозил невероятную ценность — надежду.
— Поговаривают, изобрели лекарство, способное очистить лёгкие, — через респиратор голос странника звучит глухо, но привычно.
Народ в трактире шумно выдохнул и зааплодировал отличной новости.
— Сроки обещать не могу, но как только — сразу везу вам, — странник прикоснулся большим пальцем к сердцу, выражая тем самым крепкое обещание.
Беспокойный Бэкхён то и дело показывался из кухни, делал какие-то знаки руками и явно хотел поговорить со странником наедине. У него вчера на шее, на выступающей грани ключицы, появилось новое имя.
Исин кивнул остальным и скрылся в кухне.
Бэкхён без лишних разговоров отодвинул ворот защитной кофты и шумно выдохнул:
— Знаешь такую?
Странник коснулся пальцами вживлённых под кожу букв и задумчиво закусил губу, пытаясь вспомнить, слышал ли он когда-нибудь это имя.
— Не могу тебя обрадовать, — покачал головой Исин.
Бэкхён понимающе кивнул и плотнее запахнулся в ткань. Он уже привык. Скоро и это имя посветлеет и сольётся с порыжевшей кожей.
— Когда ты уже привезёшь мне хорошую новость? — горько улыбнулся он. — Одному нашёл коньяк, другому — письмо от матери. А мне не можешь привезти всего одного человека. Не понимаю, за что тебя держат на твоей работе? Ты херовый работник, — поморщился он и шутливо толкнул острым локтем.
Исину жаль, правда, очень жаль, потому что он способен найти ржавую иголку в стоге ржавого сена, но истинные — не его профиль. Да и как об этом можно просить того, кто сам чувствует в груди тяжесть подступающего кашля.
И Бэкхён понимает, просто надеяться и улыбаться — это его всё.
Просто Бэкхёну на надежду осталось совсем мало времени.
Привязываться нельзя — повторял про себя Исин, когда покидал очередное уютное место с хорошими людьми. Больно это — привязываться. Он уже не раз и не два возвращался спустя время и не находил никого, кроме пожирающей всё на своём пути ржавчины.

***

Чанёль гостеприимно усадил странника за стол. Чонину пришлось крикнуть несколько раз, прежде чем тринадцатилетний мальчишка соизволил спуститься и сесть со всеми. На вопрос, где же хозяйка, Чанёль рассказал о том, что погостить приехала его сестра, но она совсем слаба.
— Я пытался ей помочь и расспрашивал всех своих знакомых, не знает ли кто Бэкхёна, но... — мужчина пожал плечами.
Странник оживился.
— Как, говоришь, зовут твою сестру?
Чанёль назвал имя, и Исин прикрыл глаза, пытаясь вспомнить. Да, это определённо именно то имя, которое он видел на ключице кухонного работника трактира. О таком совпадении люди с придыханием говорят: «Судьба», а Исин запоминает, чтобы рассказать другим за хорошую плату. Вот только между Бэкхёном и истинной тысячи километров. Исин не был в трактире уже несколько месяцев, и тот не лежал у него на пути на ближайшие полгода. В машине ждут своей очереди письма, сувениры, дорогой алкоголь и, кажется, даже чей-то прах в незатейливой бутылке. Ему надо ехать дальше, потому что это его работа — по пути собирать истории. Исин не тот, с кем эти истории случаются. Но каково это — создавать историю самому?
— Соберите её в дорогу, — странник встал из-за стола, так и не притронувшись к еде. — Ехать дня три. Если остановимся на ночлег, то все четыре.
Растерянный Чанёль отложил в сторону ложку.
— О чём ты?
Исин криво улыбнулся — лицевые мышцы совсем отвыкли.
— Я о том, что мне нужна ещё одна счастливая история, чтобы заработать.

Рыжая бескрайняя степь как чувствовала, что из её цепких лап пытаются выхватить добычу. Едва Исин завёл автомобиль и отъехал, она обрушилась ржавым смерчем, ударила сразу со всех сторон, как разъярённая полоумная старуха. Странник выругался сквозь зубы, но не на неё, к ней он уже привык, а на себя, на собственную глупость, на то, что так легко повёлся на потенциально хорошую историю. Видел же предупреждение в небе, что будет буря, но не послушался отцовских наставлений и не стал пережидать под тёплой крышей. Это существенно замедлит движение, но Исин решил, что лучше медленно, но двигаться вперёд. Он то и дело косился в зеркало на неподвижное тело попутчицы, закутанное в плед, и приговаривал: «Даже если эта история не станет счастливой, я смогу рассказать её так, чтобы мне заплатили».
Бледная девушка дрожала от озноба на заднем сидении и не лезла с разговорами. Исин и сам не любил праздную болтовню, особенно за рулём. Едва ржавая буря подустала, он нажал на максимум. Надеялся лишь на то, что не придётся хоронить попутчицу в рыжей степи. Когда девушка в очередной раз зашлась таким сильным кашлем, что оставила на сидении весь свой скудный приём пищи, он понял, что нужна остановка.
Ближайшим было поселение, в котором жил Минсок. За его историю Исину, как правило, платили больше всего.
Увидев на пороге странника с телом на руках, хозяин дома не задал ни одного вопроса, а лишь приказал жене и дочери всё подготовить. В доме была оборудована стерильная комната, в которой можно было надолго снять респиратор и провести вентиляцию лёгких. Въевшуюся ржавчину так не убрать, но дыхание существенно облегчалось. Исин внёс туда скрюченную от боли в груди девушку и оставил её с Минсоком.
— Далеко ещё ехать? — жена Минсока предложила страннику миску супа.
— Сутки, — Исин засёк на наручных часах пять минут и снял респиратор. — Ты быстро выросла, Сольхён, — мимоходом подметил он притаившуюся дочь Минсока.
Нескладный тонкий подросток с большими карими глазами над респиратором смущённо вспыхнул, но не ушёл. Исин помнит её совсем маленькой, как и Чонина. Ему и самому тогда было лет тринадцать, он тоже жался к родителю и не знал, как сможет выжить в этом мире. Девчушка напоминала ему его самого, то время, когда он только рядом с отцом ощущал себя в безопасности. Сегодня это ощущение он находил лишь в своей машине, даже если вокруг бушевала степь.
— Ещё нет? — странник прикоснулся к своей шее, не отводя глаз от подростка.
Девочка отрицательно покачала головой — она ещё не знает имя того, кто мог бы её спасти.
— Когда узнаешь, скажи мне, я тебе его найду, — он подмигнул ей, отчего окончательно смутил бедняжку.
Через несколько часов Минсок разрешил Исину забрать истинную Бэкхёна.
— У неё сутки, не больше, — тихо сказал врач. — Респиратор нельзя снимать.
— А питьё и еда? — задал Исин резонный вопрос и получил в ответ отрицательное покачивание головой.
— Сам-то как? — Минсок похлопал его по плечу. — Мне кажется, ты так растворяешься в чужих историях, что совершенно забываешь о своей.
— А у меня нет своей истории. Кому она нужна? Даже за бесплатно никто слушать не будет.
— Пообещай мне, что, когда сотворишь этот «хэппи энд», возьмёшься за свою жизнь. Как твои лёгкие?
— Однажды я стану частью ржавой степи, но не в ближайшие десять лет, — в свойственной ему манере ответил странник.
— Впервые вижу тебя таким, — обнимая, шепнул ему Минсок.
— Впервые я хочу сделать что-то действительно важное.

***

В окнах трактира горел свет. Исин гнал так быстро, насколько позволяли силы отцовской старушки на колёсах; сутки, отведённые пассажирке, подходили к концу. Выйти из машины она уже не могла. Исин пригнулся и подхватил лёгкое, как пёрышко, тело. Из-за занятых рук дверь в трактир пришлось открывать ногой.
— Где Бэкхён? — звучно произнёс он в образовавшейся тишине. — Где Бэкхён?! — повторил снова и в ответ получил кивок наверх и грустные взгляды.
Исину не нужно объяснять дважды. Он бросился к лестнице и вместе с ношей устремился к комнате кухонного работника, который уже совсем отчаялся ждать. Уже два дня Бэкхён не выходил на работу, его душил жуткий кашель, глухой и такой глубокий, словно кашляли из-под крышки гроба. Странник застал его в кровати в бессознательном состоянии. Бледный и тонкий он как две капли воды походил на ту, что Исин держал на руках. Исхудавший от болезни парень терялся на односпальной кровати. Исин аккуратно положил девушку рядом с Бэкхёном, затем снял с обоих респираторы. Если даже и не сработает, они всё равно им больше не нужны.
— Ну же, — прошептал Исин. — Дышите.
Кто-то из персонала заглянул в комнату и покачал головой.
— Ничего не выйдет. Посмотри, их имена совсем бледные.
— Я не опоздал! — Исин сжал челюсти. Он не мог опоздать! Вся эта гонка в четыре дня не может быть зря! Должна же быть в этом чёртовом ржавом мире хоть какая-то справедливость!
— Чёрт возьми, Бэкхён! — Исин перегнулся через девушку и хлопнул парня по впалой груди. — Дыши, мать твою, дыши! Дыши, или я тебя убью своими же руками! Я тебе истинную через полмира привёз, а ты ручки на животе сложил?! Решил сдаться?! Если уж ты сдашься, то что остальным-то делать, Бэкхён?! И ты, — он склонился над бездыханным девичьим телом, — я из-за тебя свою железную малышку убил в хлам! Ты не можешь вот так уйти, не покрыв ущерб! — потряс её за плечо. — Проснись же, ну! Пожалуйста...

В маленькой печке в углу комнаты мелодично потрескивал огонь. Усталый странник уже час не боролся со сном, прислонившись спиной к стене и откинув назад голову. Но спал он убаюканный отнюдь не треском поленьев — его усыпило чужое неокрепшее дыхание в унисон.

***

Три года Исин получает выручку за историю Бэкхёна.
В копилку добавился рассказ о женщине, чья машина сломалась в дороге, а сердобольный Исин дотянул её колымагу до мастерской Кёнсу. Это ещё одна счастливая история.
Он даже сам не заметил, как стал записывать всех своих знакомых в маленький потрёпанный блокнот. Однажды его даже кто-то в шутку назвал сводником. И он не обиделся, потому что быть частью чьей-то счастливой истории гораздо приятнее, чем просто пересказывать чужую судьбу.
Сколько истинных нашёл Исин за эти три года? Пятнадцать человек. А это значит, что тридцать человек сняли респираторы и больше не боятся ржавой пыли.
При встрече Бэкхён, приобнимая свою жёнушку, как-то поинтересовался:
— А почему ты раньше не занимался поиском истинных?
— Потому что за это не платили? — пожал плечами Исин, тайно завидуя тому, что его собеседник больше не нуждался в этой уродливой штуке на лице.
— Так ведь и сейчас же не платят.
— Платят, — улыбнулся в респиратор Исин, — просто плата иная, не денежная. А деньги я по-прежнему беру за посылки и истории.

***

Если бы он не колесил по миру, пыль пощадила бы его и подарила бы лет пять, но... Исин умел только крутить баранку и, прищурившись, высматривать в оранжевом горизонте новые поселения.
Бескрайняя ржавая степь решила пораньше прибрать его к рукам.
Всё чаще по вечерам кашель царапал в горле, всё реже Исин снимал респиратор, сократив время на пищу до минимума. Оставались ещё люди, которым жизненно необходимо найти пару, и странник не мог сдаться так рано. Он перечитывал столбики имён, сводил их стрелками и намечал новый маршрут. Это, наверное, имел в виду отец, когда говорил о предназначении.
— Не может быть, сын, чтобы смысл жизни был в выживании, — заводил он шарманку по вечерам, когда только фары освещали им дорогу. — Должно быть что-то ещё.
И Исин решил, что «что-то ещё» для него — это поиск истинных для других. Пока хватит сил.

***

В первый раз силы закончились посреди дороги: напал такой сильный кашель, что Исину пришлось остановить машину и вывалиться наружу. Но респиратор мешал сделать глубокий вдох, которого так жаждала грудная клетка. Кровь ударила в голову и запульсировала в висках. Странник упал на ржавую землю и сорвал респиратор, делая жадный вдох смертельного воздуха. Чтобы прийти в себя, пришлось потратить бутылку воды, зато охлаждённая мокрая голова соображала лучше, и он вновь нацепил намордник, прекрасно понимая, что только что сократил свою жизнь ещё на несколько лет.

Во второй раз силы подвели Исина в гостевом доме. Хозяин успел поймать его посреди лестницы, а иначе лежать страннику у её подножия со сломанной шеей. Лёгкие горели огнём и грозили выжечь в груди дыру. Пожилая хозяйка всю ночь обтирала мокрой тряпкой молодое измученное тело, чтобы хоть немного облегчить его дыхание.
Хозяин тогда предложил ему остаться, обещал работу и сносный заработок, и Исин даже думал согласиться и осесть, но, глядя в окно, он тосковал по дороге, по ржавой суке-степи... И поэтому однажды снова двинулся в путь.
Странник хотел увидеть, как живут те, кто не нуждается в деньгах, существуют ли города, которые раньше гордо называли столицами. Он мчался на север в надежде выторговать и себе немного лекарства, способного задержать ржавую смерть. Потом, он клятвенно обещал себе, что потом он вернётся назад, потому что в кармане лежало маленькое письмо от дочери Минсока, которая уже знает имя своего истинного. А ведь он сказал ей, что поможет его разыскать. Но сначала Исин отправится далеко-далеко, чтобы хоть раз позаботиться о себе.

***

Нечасто страннику доводилось останавливаться в богатом доме. Здешняя семья из пяти взрослых человек жила на поддержании современных лекарств, носила усовершенствованные небольшие и аккуратные респираторы и пока не торопилась обзаводиться истинными.
— А вдруг это окажется человек не из нашего круга? — пожал плечами глава семьи на вопрос Исина. — Нам и на себя-то денег не хватает.
Странник обвёл взглядом современный дом, в котором было даже то, о чём его знакомые из далёкой степи не знали. Но не его это было дело — учить других жить. За рассказанные истории ему разрешили переночевать в комнате с огромной кроватью и даже воспользоваться ванной в помещении, в котором можно было снять респиратор. Это ли не сказка!
Он нежился в воде до тех пор, пока она не остыла. В запотевшем влажном помещении парень никак не мог надышаться. Там, за порогом, его снова ждёт респиратор и пыль, но здесь, в богатом доме, можно просто дышать — и это бесценно.
Из зеркала на него смотрел распаренный молодой мужчина с морщинками возле рта из-за респиратора. Под глазами от очков залегли мешки. Волосы давно пора бы уже подстричь, потому что хвостик его порядком раздражал. Он плохо ел в последнее время, и щёки совсем запали, рёбра можно было пересчитать с первого взгляда.
Странник устало хрустнул шейными позвонками, предвкушая сон на мягкой кровати, и принялся вытирать мокрые волосы. Растёртое тканью тело раздражённо зудело, особенно чувствительная шея. Он подошёл к зеркалу, чтобы посмотреть, отчего так печёт на коже, и замер.
От левого уха вниз к плечу тонкой чёрной ниточкой тянулось имя.

Исину было уже двадцать восемь, и он не ждал больше. Обычно первое имя появляется в восемнадцать, за редким исключением в двадцать, у таких, как Бэкхён, по несколько раз в год, а у таких, как Кёнсу, один раз при личной встрече. Но Исин встречал столько людей за свою жизнь, и давно уже минули все возможные совершеннолетия, поэтому он давно перестал ждать, сосредоточившись на счастливых историях других.
И тут вдруг имя.
Растерянный Исин смотрел на себя в зеркало и не мог поверить, что стоит теперь в одном ряду с теми, кто искал свою истинную. Все его истории сводились к тому, что истинные встречаются и живут долго и счастливо, но что это такое «долго и счастливо» он толком не знал. Может ли он жить долго и счастливо? Значит ли это, что надо забыть о странствиях и осесть, поставить машину в гараж и по пятницам ходить в местный трактир, чтобы послушать чужие истории? Мечтал ли он об этом? Исин не знал...
Вот только теперь его жизнь имеет значение для другого человека. Нельзя испугаться и спрятаться, это убьёт того, кто считает его, странника Исина, своим спасением.

— Вы не останетесь на ночь? — удивился глава семьи. — Тогда мы заплатим за ваши истории.
— Не надо, — отклонил предложение Исин. — Пусть они греют вас, когда вы остаётесь одни. Вы можете врать мне, что поиск истинных — это не важно, но не врите себе.

***

Эту дорогу Исин хорошо знал. За холмами после равнины появится городок Чанёля. У странника есть для него посылка от сестры. Кажется, в семье Бэкхёна будет пополнение.
Затем, через сутки беспрерывного пути покажутся обновлённые ворота города, в котором живёт Минсок.
Путь изъезжен Исином вдоль и поперёк. Ни ночь, ни буря не могут сбить его внутренний навигатор, который теперь ведёт не только разум, но и взволнованное сердце.

***

Минсок обрадовался Исину, как родному брату. На столе сразу же появился ранний ужин. Жена Минсока хлопотала на кухне, пока её муж расспрашивал странника о том, где он пропадал так долго.
— Я заехал, потому что твоя дочь отправила мне письмо, — Исин достал из кармана конверт.
— Я знаю, что у неё уже есть имя, но она завязывает его платком и отказывается показывать даже родной матери, — посетовал Минсок. — Мы уже смирились с любым исходом и дали своё согласие на любой вариант, но решили для начала поговорить с тобой, а уж потом отпускать её на поиски.
— Сколько ей лет? — осторожно спросил Исин.
— Восемнадцать исполнилось. Она скоро придёт и всё расскажет. Мне и самому жуть как любопытно!

Сольхён вбежала в гостиную и испуганно ойкнула, заметив за столом странника.
— Чего ты испугалась? — улыбнулся Минсок. — Ты же сама ему написала, вот он и приехал.
«Она почти не изменилась, — подумал про себя Исин. — Всё те же большие карие глаза и тёмные волосы, собранные в хвост, всё та же хрупкая фигурка. Только движения стали плавными. Я помню её совсем крошкой... А теперь у неё есть истинный».
Её щёки под его пристальным взглядом покраснели, и она молча села на своё место.
Исин щедро нагрузил едой свою тарелку и снял респиратор.
— Время засекать не будешь? — поинтересовался Минсок, заметив это упущение.
— Надеюсь, больше не буду, — тихо произнёс Исин и расстегнул молнию на воротнике, демонстрируя имя на шее.
— Батюшки... — выдохнула жена Минсока, которая как раз сидела слева.
— Имя? — с места привстал хозяин дома.
— Имя, — кивнула Сольхён и развернула свой объёмный шарф.
Минсок так и замер с открытым ртом.
— Истинные... Кто бы мог подумать...
И в подтверждение его слов дочь сняла ненавистный респиратор.

Исин впервые увидел её лицо: курносый носик, тонкие, упрямо поджатые губы и родинку. Над правым уголком губ — родинка, крохотная, цвета её глаз точечка. Заметив его интерес, девушка неловко прикоснулась к родинке и послала ему извиняющийся взгляд, словно это она была виновата, что не уберегла своё лицо от всяких ненужных точечек.
А на шее в том же месте, что и у странника, имя истинного. Видеть своё имя на чужом теле до того странно, что Исина обдало жаром и ладони стали неприятно липкими.
Минсок явно ждал объяснений, но о каких словах могла быть речь, когда истинные жадными взглядами изучали друг друга. Всё, что знал о ней Исин, лишь имя и род. Всё, что знала Сольхён, — его работа. Разве этого достаточно, чтобы связать свои жизни? Ей всего восемнадцать, он старше её на десять лет. Он странствовал по миру и видел так много, она же не знает ничего дальше родительских стен.
— Ты хочешь, чтобы я остался? — голос странника без респиратора звучит непривычно мягко.
— Как скажешь, так и будет, — тихо ответила девушка.
— А если я хочу уехать?
Взгляд девушки растерянно метнулся к родителям, заметался по столу среди нетронутой посуды и вновь вернулся к лицу истинного.
— Я буду ждать, — сказала она несмело и тут же повторила увереннее, — да, я подожду. Или поеду с тобой, — и в глазах такая решимость, словно у неё уже сумка собрана, и она готова хоть сейчас покинуть отчий дом. Впрочем, она о нём знает уже порядком: успела и смириться, и придумать себе новую жизнь. Это Исин не успел собраться с мыслями и решить, что делать дальше.
— Мне теперь не страшна эта рыжая стерва, — вскинула подбородок Сольхён. — Я готова колесить с тобой на старой развалюхе и искать истинных.
— Я странник, — машинально поправил Исин.
— Нет, ты не простой странник, ты соединяешь судьбы и рассказываешь истории.
Уголки губ Исина дрогнули в улыбке.
— Ты хочешь, чтобы я рассказывал нашу историю?
Сольхён смутилась всего на секунду и тут же согласно кивнула.
— Хочу. Может это заставит некоторых серьёзных взрослых чаще обращать внимание на взволнованных подростков, — её нижняя губа обиженно выпятилась.
Исин почувствовал, как напряжение отступает, и уже не страшно. Вот она — милая и непосредственная, готовая ждать или отправиться в путь. Благодаря ей он дышит, дышит полной грудью, без хрипов и кашля. И чувствует, как живёт.
— Ты... маленькая ещё, — зачем-то заметил Исин, и в щёки ударил жар.
— Маленькая, — согласился Минсок, не в силах сдержать улыбку, глядя на этих двоих. — Поэтому развитие вашей истории будет проходить под моим чутким руководством. Мне нужно поговорить с тобой, раз уж так вышло, — глава семьи кивнул страннику. — Признаться, я и мечтать боялся о таком зяте, как ты.
— Папа! — осекла его Сольхён, окончательно залившись краской.
— Но это просто идеально! — Минсок от радости хлопнул в ладоши. — Где-то у меня припрятана одна настойка, исключительно для серьёзного мужского разговора.

Ещё вчера Исин был один среди равнодушной жестокой ржавой степи, рассказывал чужие истории и дарил другим надежду. А сегодня он смотрит на девушку, что разделит с ним его жизнь, и чувствует к ней ещё не любовь — тепло и благодарность. Вокруг него хлопочут, снова зовут за стол и спрашивают о самочувствии. И даже не важно, захочет ли Сольхён обосноваться рядом с родителями или поедет с ним по ржавому миру. Сегодня начинается собственная история странника Исина, которую он уже решил никому никогда не рассказывать, потому что счастье должно быть тихим и принадлежать только ему.

— Конечно, он будет спать в зале! — отвлекает Исина от мыслей громкий возглас Минсока. — И не надо приводить в пример нас, — чуть тише добавляет он, подмигивая своей истинной. — Мы с тобой — другое дело. Нам было не восемнадцать.
— Нам с тобой для знакомства хватило, наверное, часа, — пожурила его супруга.
Смущённая Сольхён не знала, куда деться от неожиданных родительских откровений.
— Я буду спать в зале, — согласился Исин.
— Вот и правильно, — похлопал его по плечу Минсок. — Успеете ещё... познакомиться поближе.
— Папа! — не выдержала Сольхён.
И Исин не смог сдержать улыбку.

«Ну что, ржавая смерть, съела? — мелькнуло в сознании странника. — Не получишь ты нас, не получишь. И я лично позабочусь о том, чтобы ты голодала».

За окном брошенной любовницей завывала и рвалась в дом ржавая пыль. Вот только люди внутри уютного дома больше её не боялись.

К     О     Н      Е     Ц